Кучики еще не встречал таких… маняще хрупких. Ее хотелось непременно обнять, сказать что-нибудь ласковое – но он подозревал, что голос не послушается, – закутать в дурацкий шарф, который он вынужден носить после смерти отца – а из этого шарфа можно сшить ей кимоно, вот такая она крошечная - и защитить от всего, что может случиться с ней, маленькой, бессильной… Кажется, рука сама потянула ее за худенькие плечики, прижала… Хисана взглянула на него – спокойно, совершенно никакого волнения – и чуть выгнулась в руках. Бьякуя подумал, что рядом с этой странной девочкой он становится совершенно ненормальным. А еще, что она вовсе даже никакая не девочка, а взрослая, пусть на вид маленькая и хрупкая, женщина, с которой за ее жизнь (сколько ей лет? Наверное, не меньше пятидесяти…) много чего могло случиться… И последнее: с высоты своего не такого уж большого для мужчины роста он может спокойно заглядывать в вырез бесстыдно распахивающейся драной юкаты – и, значит, это может сделать кто угодно, если подойдет достаточно близко… Так что в следующий раз он принес ей новую одежду. Старушка снова испугалась – они всегда боятся внимания шинигами, эти странные руконгайцы; Хисана с поклоном приняла кимоно. Глаза ее вновь сияли той всеобъемлющей благодарностью, которая ему вовсе не была нужна. Он мечтал о взаимности. При всем желании – если бы таковое и было – Бьякуя не мог не признать: это любовь. Без лишних слов, без всяких «почти», «чуть» и прочих добавок, которые делают из этого слова объяснение любому порыву души – от жажды властвовать над человеком до простейшей похоти. Он приходил каждый день, порой урывая служебное время; Укитаке-тайчо хмурился, но ничего не говорил – только один раз поинтересовался, долго ли еще Бьякуя будет издеваться над собой, и предложил забрать девочку из Руконгая. Кучики не выдержал и выложил все, как на духу – под взглядом Укитаке откровенничать было даже легче, чем наедине с собой. И добавил, что обязательно заберет Хисану к себе, но не прямо сейчас, а когда преданность в ее глазах сменится хоть каким-нибудь интересом. Потому что собаку завести он и так может. Бьякуя не успел выполнить свое обещание. Пришлось отправиться на грунт; в Сообществе его не было около недели. Разумеется, по возвращении он сразу же помчался к дому, где жила Хисана. И был очень близок к тому, чтобы посыпать голову пеплом. Тем, который остался от ее дома – сгорел весь квартал. На счастье, в соседних развалинах копалась женщина, которая знала, куда ушли спасшиеся. Она была там, ютилась в уголке среди обездоленных – тонкая, бледная и снова в какой-то затрепанной юкате. Кучики замер у входа, не замечая устремленных на него взглядов. Он вдруг понял, что не знает, что делать дальше – хотя сердце почти болезненно обмирало от облегчения, очень похожего на счастье, Бьякуя думал, что не сможет увести ее. Он ведь обещал себе и Укитаке-тайчо, что дождется… Он должен дождаться – а уж только потом он… он сделает ее своей женой, обязательно! Но тут Хисана увидела его, поднялась и поплыла – так легко ступали маленькие ножки меж расстеленных на полу футонов и просто тряпок – к дверям, снова сковывая безжизненным взглядом – ей и магия была не нужна, чтобы парализовать его волю. Подошла совсем близко, подняла голову – фиалковые глаза были настолько непрозрачны, что в них он увидел свое отражение; потом ее лицо знакомо потеплело, и она благодарно выдохнула: - Бьякуя-сама… И перед этим теплом даже мыслей не осталось. Он взял ее за руку и сказал: - Пойдем домой. Так Кучики Бьякуя, глава одного из четырех Великих Домов, впервые нарушил свое обещание.