Я хочу, чтобы та боль, которую он тебе причинит, а он обязательно это сделает, была как можно меньше. Потому что ты, Сакура Харуно, сильно изменила мое мнение за эти дни о слабости и ненужности женского рода. А еще ты изменила моего сына, а это мало кому удавалось сделать... Ты сильная, ты храбрая, ты та, кто нужен ему. Ты его женщина Сакура, его. И это не изменить...» «Так странно... Что-то определенно преследует меня в последнее время. Какая-то мысль не дает покоя, но я никак не могу уловить, о чем она. Это так призрачно, неясно, зыбко, что стоит мне только подумать об этом, как тонкая ниточка сразу же исчезает, ускользая из моих рук. Ощущение приходит в самые неожиданные моменты, когда я расслаблена и не сосредоточенна, из-за этого мне становится еще труднее улавливать его смысл. Я чувствую на подсознательном уровне, что это - нечто очень важное для меня, крайне ценное, а потому сильно раздражаюсь после каждой неудачной попытки... Все так запуталось... Не знаю даже, как я справлюсь со всем этим. Черт! Нужно обязательно зацепиться, ухватиться хоть за что-нибудь, иначе я просто чокнусь здесь. Это похоже на мою навязчивую идею... Может, в отсутствие Саске я просто медленно схожу с ума?..» Ранним утром, когда поверхность земли еще застилал густой туман, а вокруг была серая дымка, в главные ворота поместья вошел его наследник. Он едва заметно кивнул солдатам, что охраняли его дом, пропустив их удивленные взгляды - за две недели его отсутствия почти все люди убедились, что он погиб. Легкой походкой, с идеально прямой спиной и расслабленно опущенными рукам он спокойно шел, как будто и не было этих двух недель ожидания, томящего, изматывающего, высасывающего силы ожидания... Саске продолжал идти, меряя дорогу своими шагами, а туман вокруг него начинал понемногу рассеиваться и пропускать слабые лучики солнца, больше похожие на его блики. Он удивленно приподнял брови, когда заметил, что в доме горел свет, а на веранде суетились слуги. «Неужели уже похоронили меня?» - фыркнул Учиха, но было в этой насмешке нечто такое, что не позволяло стать ей обычной издевкой. В ней было что-то живое, надрывное, чуть огорченное... Он прикрыл глаза на ходу и живо представил себе, удивленный вскрик Сакуры, ее широко раскрытые глаза, когда она услышала от слуг о возвращении своего жениха. Реакцию отца Саске даже не мог себе вообразить, потому что в своей бешеной гонке совсем забыл о нем. Забыл про своего отца, потому что хотел помнить только о невесте... Двери резко открылись, едва не слетев от силы, с которой они были распахнуты, и мужчина в первый раз за всю свою жизнь увидел взволнованного и встревоженного Фугаку. Учиха прикрыл глаза. «Вот и пришла расплата...» Его отец стремительно приближался, мало заботясь сейчас о своем достоинстве и чужом мнении, а когда расстояние между ними сократилось до одного шага, резко остановился и вперился внимательным взглядом в лицо своего сына. Саске продолжал молча стоять, чувствуя, что язык почти онемел - глаза отца буквально пригвоздили наследника к земле и забрали все его слова, которые, возможно, и смогли бы что-нибудь объяснить человеку, который думал, что вслед за всем кланом, женой и старшим сыном он потерял еще и своего младшего ребенка. Миг прошел, а за ним еще и еще. Секунды казались вечностью, а мгновения бесконечной чередой коротких, мимолетных взглядов, которыми успели обменяться два стоящих друг напротив друга человека. Отец и сын. - Подонок... - свистящий шепот Фугаку кинжалом разрезал тишину, и слуги, не ждущие удара, вздрогнули и ахнули. Его крепко сжатый кулак преодолел расстояние, отделяющие их, в одну сотую секунду, и голова Саске дернулась в сторону, а на губах возникла кривоватая усмешка. Старший Учиха взмахнул рукой, стряхивая с разбитых костяшек кровь сына, и, не говоря ни слова, направился обратно в дом. Наследник клана медленно повернул голову, ощущая на губах и возле носа горящий след от удара отца. Он поднес пальцы к лицу и, задумчиво смотря вслед удаляющемуся Фугаку, стер с него кровь, шумно вдохнул в себя воздух, стараясь унять алую жидкость. - Бить ты всегда умел, отец... - тихо сказал он, окончательно выпрямляясь. Слуги продолжали во все глаза смотреть на своего господина, который, казалось бы, прирос к одному месту. Двери хлопнули еще раз, и водопад розовых волос ярким пятном осветил все вокруг. - Саске?.. - ее глаза смотрели требовательно, настойчиво и невероятно тоскливо. Девушка медленно приближалась, идя тихо, до сумасшествия размеренно и неторопливо. - Кровь? - она удивленно посмотрела на жениха, и все стало на свои места: громкие возгласы слуг, что разбудили ее, бледное лицо Фугаку, его сцепленные пальцы и суженные зрачки, стук хлопнувших створок, и звук удара, который в предрассветной тишине был похож на раскат грома. - Ты ослепла за время нашей разлуки, Сакура? - он все-таки смог пошевелиться и шагнул навстречу своей невесте. Но она словно не слышала его. «Кровь... Теперь все стало на свои места. Теперь я понимаю, что так долго тревожило меня. Саске, нам нужно поговорить...» - Где ты был? - ее голос охрип и совсем не слушался, то и дело срываясь на тихий шепот, сопровождаемый прерывистым дыханием. - Не думаю, что тебе понравится это место, - он сладко ухмыльнулся, а в душе зияла черная пропасть, доверху наполненная горечью. - Я был в публичном доме... - он хотел продолжить, но рука невесты дотронулась до его губ. - Молчи... Пожалуйста, молчи! - из ее глаз вот-вот должны были брызнуть слезы, но она все-таки научилась держать лицо. Сакура стояла напротив него точно так же, как минутой ранее стоял его отец, и настойчиво вглядывалась в его глаза. Равнодушные, пустые, ухмыляющиеся... Они ничего не выражали, ни о чем не говорили, ничего не обещали... А чего ты, собственно говоря, ждала, девочка? Цветов, улыбок, признаний в любви? Ты слишком расслабилась во время его отсутствия, слишком часто позволяла брать сердцу верх над разумом. Сама позволяла - а теперь сама же и получай... - Ненавижу тебя... - прошипела девушка и отвернулась от Саске, который следил за ее действиями черными глазами, больше всего напоминающие сейчас потухшие угольки...
- В твоих глазах я вижу пламя. - В моих есть лишь лед. - Ну и кто из нас первым моргнет, моя девочка?..
«Кровь, Саске-кун. Кровь...» Было стыдно, больно и очень страшно. Казалось, хуже этого уже ничего на свете быть не может, но он знал, что есть вещи куда ужаснее, и с некоторыми из них он сегодня сможет познакомиться. За любой проступок полагается соответствующее наказание. Эту истину мальчик, который брел в темноте сада, уяснил для себя в еще раннем детстве, когда впервые в жизни познал боль порки. Когда ощутил всю тяжесть отцовской руки, когда понял, что необдуманные действия, совершаемые на эмоциях и под властью чувств, обычно приводят к серьезным последствиям, когда узнал, что есть боль, такая боль, которая намного сильнее и страшнее всего на свете. Саске поежился и вздохнул, увидев, что сад скоро закончится, и тогда до главного дома в поместье останется совсем немного - какой-то десяток шагов, которые станут самыми сложными и трудными шагами в его жизни. Потому что там, за входной дверью, в темном и мрачном кабинете, его ждет отец. Ждет, чтобы воздать должное, ждет, чтобы каждый получил по своим заслугам... «Это было проявлением жуткой слабостью с моей стороны. Такое поведение - непозволительная роскошь для меня, а такие поступки - огромнейшая глупость, за которую я сегодня и поплачусь...» - мальчик опустил голову, склонившись под тяжестью своей ноши, но тут же высоко вздернул ее, вспомнив, что самая главная слабость - поражение. «О, нет, отец, нет. Я виноват, я знаю это и полностью признаю. Но я не собираюсь сдаваться, я никогда не сдамся, я не стану разочаровывать тебя еще больше, отец. Хотя мне кажется, что больше некуда...» - он тихо отворил двери, слыша, как кто-то громко разговаривает в коридоре. Краем уха он уловил, что беседа была о нем, а точнее, о его дурной выходке. «Весь мир против меня. Даже собственные слуги», - сыронизировал мальчик, устало вздыхая. Саске уже успел сто раз пожалеть о своем наиглупейшем поступке. Он шел медленно, специально следя за своей скоростью, чтобы показать, что ему вовсе не страшно, что он совсем не хочет избежать встречи с родными людьми. Главное - то, что снаружи, потому что это видит каждый. А твоя душа видна лишь тебе, и никто не сможет заглянуть в нее, если ты не позволишь... Он постучал, и когда ему не ответили, постучал еще раз, хотя больше всего на свете хотел бросить все и убежать. Постыдно убежать, спрятаться где-нибудь, зажать уши и закрыть глаза - лишь ничего не видеть, не слышать и не знать. - Входи, - мальчик вздрогнул всем телом от голоса Фугаку, в котором читалась явная ярость и злость. «У тебя больше нет пути назад, а отец имеет полное право так поступить, потому что ты, и только ты во всем виноват», - Саске старался взбодрить себя, хотел быть храбрым, но страх своей костлявой рукой уже давно сжал его горло, проникая все глубже и глубже, заставляя трепетать и волноваться. Когда он вошел, его отец стоял к нему спиной, смотря на заходящее солнце, которое огненным диском виднелось в окне. Мужчина никак не отреагировал на появление своего сына, более того, он даже не показал, что слышал его, но Саске знал, совершенно точно знал, что отец уловил, как он вошел. Маленький Учиха остановился, плотно прикрыл дверные створки и краем глаза заметил несколько силуэтов, осторожно крадущихся к этой комнате. Ну, как же, началось очередное шоу - глава клана решил наказать своего непослушного отпрыска. Саске замер, не зная, что делать и как себя вести. Он был виноват, он не отрицал своей вины, но это слишком мало, чтобы заслужить прощение. Это было просто чудовищно мало, чтобы его родители смогли забыть пять дней полного, беспросветного волнения и ожидания, когда их младшего сына не было дома. Когда его носило черт знает где, когда он пытался показать свой характер и доказать, что уже давно не ребенок... Тишина все длилась и длилась, прерываемая лишь неровными, судорожными вздохами мальчика, и тихим дыханием мужчины. «Я должен начать разговор первым, должен принести извинения, должен вообще сказать хоть одно слово, но я не могу. Язык слово онемел, я не могу ничего поделать с собой, мне стыдно, но я слаб сейчас...» - Отец, - Саске смог справится со своими эмоциями, смог обуздать свой стыд и страх, смог хоть как-то начать разговор, ведь одна идеально прямая спина Фугаку и его руки, сжатые в кулаки, уже были достаточным поводом для того, чтобы броситься отсюда прочь. Мужчина чуть повернул голову, показывая, что слышит сына, но на том он и остановился. - Отец, я приношу свои извинения. Я прошу тебя простить мне этот поступок. Я обещаю, что такого больше не повторится, - мальчик запнулся, зная, как жалко все это выглядит со стороны, как мелочно смотрится, как низко звучит... Фугаку полностью развернулся к ребенку, сложив руки на груди. Его глаза нехорошо блестели, а губы едва разжимались, пытаясь сдержать злость и раздражение, которые хотели прорваться сквозь маску холодного безразличия, вот-вот стремящуюся исчезнуть. - Ты считаешь, что это было правильно с твоей стороны? - его голос был тих, спокоен и очень четок. Фугаку смотрел на стоящего перед ним Саске, внимательно вглядываясь в его лицо, на котором, несмотря на волнение и страх, по-прежнему нельзя было ничего прочесть. - Я... - мальчик запнулся, поднимая свой взгляд на отца. Черные глаза главы клана смотрели холодно и враждебно, но вместе с тем, он смог в их глубине уловить некую гордость. Гордость за своего сына. - Да, ты, Саске, - мужчина сделал шаг вперед, и расстояние между ними сократилось до двух метров. - Ты оскорбил меня, посмел наорать на свою мать, разбил одну из реликвий нашего клана, сбежал как самый последний трус, не появлялся в поместье четыре дня, а теперь просто приходишь и просишь у меня прощения, считая, что этим все и закончится? - каждое слово отца, каждый звук, слетавший с его губ, был намного больнее меча и палки. Они уничтожали своим презрением, сжигали ненавистью, поражали безразличием. Фугаку продолжал говорить, хотя знал, что словами здесь ничего нельзя решить, и следует действовать более жестко, он все равно хотел, чтобы Саске понял свои ошибки, перед тем, как начать наказание. - Отец, - мальчик сам сделал шаг навстречу Учихе-старшему и замер на секунду, пытаясь подобрать правильные слова. - Отец, я уже сказал, что такого больше не повторится, - в одно мгновение он опустился на колени, склонившись так, что касался кулаками татами, и продолжил свою мысль тихим и глухим голосом. - Я сдержу свое обещание, никогда не поведу себя так больше, никогда не позволю своим эмоциям овладевать мной. Фугаку удивленно посмотрел на сына, который находился перед ним в самом низком поклоне, выражавшим полное раскаяние и признававшим право за человеком, которому было нанесено оскорбление, сделать все угодно с тем, кто провинился. - Прости меня, отец, - голос сына больше не дрожал, он был уверен в себе и своей правоте. Больше не было смысла отпираться или бояться, на самом деле все оказалось куда проще, чем он думал. На губах мужчины возникла и тут же исчезла мимолетная улыбка, и он, раздвинув двери, крикнул в образовавшийся проем: - Принесете палок... Наступило время отвечать за свои поступки. Минута расплаты была чудовищно близка, но почему-то Саске не чувствовал страха. Наоборот, в сердце поселилось какое-то странное умиротворение, потому что все было так, как надо...
- Стой, - повелительно произнес Учиха, заключая локоть Сакуры в свою грубую хватку. - Отпусти меня! - прошипела девушка, не поворачивая к нему лицо, боясь, что тогда ее неумело надетая маска даст трещину. Она и сейчас-то балансировала на тонкой веревке, изо всех сил пытаясь сохранить хоть какое-то равновесие в душе. - Я не хочу, чтобы меня касались руки, которые совсем недавно ласкали каких-то элитных шлюшек! - воскликнула Сакура, резко оборачиваясь, чтобы видеть лицо Саске. Чтобы иметь возможность смотреть в его глаза. Чтобы лицезреть его, чтобы знать - он рядом, он здесь, он никуда больше не денется, по крайней мере, пока не денется... - Знаешь, моя дорогая, чего не хватало тем женщинам? - Учиха ухмыльнулся, видя реакцию своей невесты, и еще крепче сжал руку, причиняя Харуно теперь и физическую боль. Она поморщилась, но ничего не сказала, лишь продолжила метать в него молнии, надеясь, что сможет испепелить взглядом и стереть, наконец, эту проклятую усмешку с его лица, выражавшую огромное превосходство. - Им не хватало страсти, а еще твоего острого язычка, - он притянул Сакуру почти вплотную к себе, и она вновь поморщилась, глубоко втянув носом воздух. - От тебя воняет, - фыркнула девушка, внутренне ликуя. - Видно, твои «девочки», - она мастерски сделала акцент на последнем слове, подчеркивая возраст этих женщин-нимфеток. - Экономят на благовониях или же, наоборот, обливаются ими излишне сильно. В следующий раз изволь помыться после заведений такого рода, прежде чем прикоснуться ко мне! - ей было больно, чертовски больно, обидно и досадно. Но еще будет время поплакать, пожалеть себя и посетовать на горькую судьбу. Сейчас главным было выстоять, выжить здесь, показать, что она сильная, что она может противостоять ему, заставить забыть саму себя о своих слабостях, заново поверить в собственные силы... - О, девочка, я смотрю, мое отсутствие не прошло для тебя даром, ты не потратила время впустую. Долго учила эту пламенную речь? - он отпустил ее, сделал шаг назад и сложил руки на груди, сменив искры веселья на холодные льдинки. Его поза говорила о полном расслаблении и спокойствии, только губы были сурово поджаты, превратившись в узкую полоску. - Да! - она не выдержала, сорвавшись на крик. - Очень долго, все тринадцать дней пока я ждала, когда твое величество надумает вернуться, - девушка отвернулась, глубоко вздохнув пару раз, а потом произнесла совершенно спокойно и тихо: - Это бесполезный разговор, Саске, который ничего не сможет изменить. Я всегда знала, что ты ужасная мразь, но то, что ты способен на такие вещи, подумать не могла. Как оказалось, я сильно ошибалась в своих мыслях... - Сакура подняла голову к небу, надеясь таким жестом унять слезы, от которых предательски начали пощипывать глаза, а потом, не проронив больше ни слова, пошла прочь. - Как это больно, разочаровываться в людях, ведь, правда, Сакура? - хмыкнул ей вслед Саске, не делая попытки остановить девушку. - И все-таки их языки, хоть были и не так остры, как твой, все же приносили большую пользу и удовольствие мне, - закончил он и удовлетворенно улыбнулся, когда увидел, как дернулись плечи Харуно, а она почти остановилась, но сумела взять себя в руки и, запнувшись на секунду, продолжила свой путь. - Хотя, если подумать, то беседа с тобой - тоже удовольствие, правда, довольно своеобразное... Учиха устало протер глаза, несколько раз быстро моргнул и направился к главному дому в поместье, дому, который ждал его вот уже две недели.
Сакура, душа в себе рыдания, быстро поднималась по лестнице, спотыкаясь и едва не падая на каждой ступеньке. Ее руки были прижаты к пылающему лицу, бледные одеревеневшие губы что-то шептали, а потухшие глаза, остекленев, смотрели прямо перед собой. Она кое-как добралась до его комнаты, не отдавая себе отчета, что ее хозяин уже вернулся, ведь это стало таким привычным - жить здесь, проводить большую часть дней и спать, вдыхая едва уловимый запах. Запах его тела, которым были сильно пронизаны все подушки... Девушка закрыла за собой двери, остановилась на секунду, а потом резко бросилась вперед на футон, который не успела собрать, когда узнала, что Саске вернулся домой. Она вцепилась в подушку пальцами, будто это была ее последняя соломинка утопающего. Харуно судорожно глотнула воздух, крепко зажмурилась, мешая слезам хлынуть из глаз, но это уже было бесполезно. Стоило ей только открыть глаза и один-единственный раз моргнуть, как перед ними все поплыло, возникла мутная пелена, а по щекам заскользили почти непрерывным потоком крупные соленые капли. Она порывисто дышала, слово выброшенная на берег рыба, терла свое лицо, надеясь унять рыдания, пыталась сказать что-то самой себе, но из горла вместо нормальных слов вырывались жуткие, почти нечеловеческие всхлипы и вопли. «Ками-сама! Я никогда не думала, что это будет так... что мне будет так больно, что Саске способен причинить мне такую боль, что я вообще способна так глубоко чувствовать, что мне не все равно на него, что я стала слишком уязвимой...», - Сакура крепко сжала руки, впиваясь ногтями в свои ладони, чтобы отвлечь себя, чтобы переключить свое сознание на другие вещи. Маленькие красные капли заскользили по ее рукам, а слезы никак не хотели переставать, они лились из нее, буквально не переставая, и ей казалось, что внутри прорвалась настоящая плотина, что оплот ее спокойствия и хладнокровия, наконец, сломался... «Какой же ты подонок, какая бесчеловечная сволочь! Я переживала из-за тебя, я не находила себе места, я вздрагивала от каждого ночного шороха, я не спала ночами, потому что мне снились кошмары, в которых ты умирал, раз за разом, снова и снова умирал, пронзенный сотнями мечей... Я, черт бы тебя побрал, боялась, боялась абсолютно всего, я постоянно думала о тебе и волновалась за тебя... Я места себе не находила! А ты... а ты все это время кувыркался в постели с какими-то шлюхами, пил саке и развлекался с ним, пока твой отец и я сидели в неведении, даже не зная, жив ли ты, вернешься ли домой...» Она села, обхватив себя руками, сделала несколько глубоких вздохов и вздрогнула, когда свет попал на ее веки. Девушка открыла глаза и увидела, что сквозь широко распахнутые створки в комнату проникают первые лучи восходящего солнца, которые разрезают темноту и спертый воздух помещения, вдыхая в него живительную силу. Свет, осторожно и медленно, будто боясь чего-то, пронизывал все пространство, заполняя его собой. Его лучи, словно прутья решетки, разделили комнату на полосы: светлые и темные, теплые и холодные. Сакура подняла руку, сбрасывая со лба спутанные пряди, и улыбнулась. Просто улыбнулась и почувствовала, как тиски, сдавливающие ее сердце, медленно разжимаются, как уходит напряжение последних дней, как невиданный доселе покой распространяется по телу. - Думаешь, я сдамся просто так, Саске? Думаешь, покажу тебе мою слабость, буду плакать и рыдать на твоих глазах? Нет, ты глубоко ошибаешься, если надеешься на это! Я не собираюсь лить слезы, по крайней мере, не собираюсь делать этого при тебе, я не хочу, чтобы ты видел во мне слабачку, не хочу, чтобы все твои и мои и усилия оказались напрасными, - она встала, подошла к зеркалу и хрипло рассмеялась той картине, которая отражалась в нем: красные, опухшие от слез щеки и глаза, в которых горит шальной блеск; спутанные, грязные волосы, которые хаотично лежали на ее плечах и спине; обкусанные до крови губы и порядком мятая, потрепанная одежда. - Да уж, красавица я, нечего сказать, - немного неестественно хихикнула Харуно, но тут же взяла в себя руки, справедливо опасаясь, что может начаться страшная истерика, ведь тяжкая ноша начинала медленно легчать, а груз, давивший две недели, почти исчез... - Это ничего, все поправимо, - она попыталась вновь улыбнуться, но в зеркале по-прежнему отражалось застывшее в каменной маске лицо - бледное и жутко печальное - на котором отчетливо виднелась сильнейшая усталость и огорчение. - Самое главное, что, - тут девушка перешла на шепот, не желая очевидно говорить о таких вещах вслух. - Самое главное, что ты вернулся, что ты рядом со мной, что теперь есть кому защитить меня. Это главное, а все остальное я как-нибудь переживу... - Что ты здесь делаешь? - холодный голос Саске прорезал умиротворенную тишину, и Сакура вздрогнула, испугавшись его громкого тона. - Живу... - ответила она, прежде чем сообразила, что вот этого уж никак не следовало говорить Учихе. - Правда? - его губы растянулись в хищной улыбке, а в глазах появилось черное пламя, будто он нашел способ, чтобы загнать вольную птичку в клетку. - Позволь спросить, почему ты живешь в моей комнате, Сакура?... - он вновь улыбнулся, замечая, как выражение беспомощности и смятения появляется на ее лице.
Саске спокойно шел, направляясь к тренировочной площадке. Прежде всего, нужно было уладить все с отцом, потому что наследник был действительно виноват - он не предупредил, не поставил в известность, подверг опасности. Тем более что в то время, пока длилось его отсутствие, больше смахивающее на отпуск, Фугаку остался один на один со всем и делами, которые после попытки переворота в стране, увеличились чуть ли не в два раза. Он вышел из сада на открытую местность, посередине которой с собственной тенью дрался старший из Учих. Его удары были резки и быстры, в них сквозила открытая ярость и ничем не прикрытая злость, движения были стремительными и четкими, и если сейчас перед Фугаку оказался бы настоящий противник, то вряд ли он смог выдержать такую схватку долгое время. Саске чуть поднял брови в изумлении - такого он уже давно не видел; его отец редко выходил из себя, но уж если это случалось, то обычно заканчивалось очень и очень плохо. Но в следующее мгновение губ наследника коснулась легкая улыбка: он понял, как можно поговорить с отцом. Слова здесь не помогут, они будут только мешать, язык настоящих мужчин и воинов - это язык действий, язык боя и меча. И потому Саске обнажил свою катану, скинул верхнюю одежду, оставшись обнаженным по пояс, и быстро пошел вперед. Старший Учиха по-прежнему был сосредоточен лишь на своих выпадах и ударах; со стороны могло показаться, что он даже не догадывается о приближении своего сына, но это было не так. Саске знал это, и Фугаку тоже знал, и потому их поединок становился еще интереснее. Сын остановился, не дойдя до отца несколько шагов, и глубоко вздохнул. Неожиданно вспомнилось детство: уроки владения катаной, которые проводил с ним глава клана. Что-то легко кольнуло в груди, и Саске улыбнулся вновь. Едва заметно уголки его губ поползли верх, а потом сразу же вернулись в привычное положение, но тень улыбки по-прежнему витала на его лице. - Чего ты хочешь? - раздраженный голос Фугаку раздался совсем близко, но это не стало неожиданностью для наследника. Он чуть повернул голову, зная, что сейчас их разделяет всего один шаг, или же один выпад. - Поединка, - он полностью повернулся лицом к отцу, встречаясь с ним взглядом. Казалось, два острых меча скрестились меж собой, а в воздух посыпались искры, вызванные их встречей. Сталь коснулась стали. - А заслужил ли ты его? - горькая, суровая усмешка посетила губы старшего из Учих, когда он внимательным взглядом окинул своего сына. - Не мне решать, отец, - Саске едва увернулся, потому что одновременно с его словами Фугаку, решив прекратить болтовню, сделал шаг вперед, целясь катаной в грудь своего сына. Они бились яростно и страшно, как будто в смертельную схватку вступили два волка, два вожака стаи, стремясь выяснить, кто из них сильнее. Удары двух мечей, не уступающих друг другу ни в чем, вызывали тихий скрежет, больше похожий на стон закаленной стали. Это был бы обычный бой, если в нем участвовали обычные люди. Но отца и сына Учих никак нельзя было назвать обыкновенными, и потому их бой так же не был таким. Их движения были точными, быстрыми и резкими. Смертоносные удары сыпались со всех сторон, хитрые уловки и подсечки преследовали повсюду, но никто не хотел прекращать бой, никто не хотел сдаваться и признавать свое поражение. Сталь билась со сталью, да так, что сыпались искры, ведь сила ударов была поистине ужасающей. Одинаковые, почти идентичные движения; плавные перекаты и переходы; суровая сосредоточенность, печатью лежащая на лицах - вот что представлял собой истинный поединок двух Учих. Истинный бой отца и сына...
Сайт 