С оглушительным треском рвался шелк дорогого кимоно под ее пальцами, но девушка даже не обращала на это внимание. Она стояла в дверях, разрываемая своими сомнениями на две равных части, и восходящее солнце освещало ее фигуру. Одна ее часть - гордая, независимая, дерзкая - требовала немедленно возвращаться на место битвы, сражаться на равных со своим женихом, биться рядом с ним, в очередной раз доказывая, что она - сильная, что она может, и не стоит считать ее несмышленым ребенком, который способен порезаться и о тупой ножик. Сакура то и дело вскакивала, уже почти спускалась по низким порожкам вниз, но вновь останавливалась, без сил опускаясь на деревянные ступеньки, возвращаясь к своим тягостным раздумьям. Другая же - новая, неизвестная, и оттого пугающе-чужая ей сторона - почему-то стребовала оставаться на месте, повинуясь вполне логичному приказу Саске. Ведь теперь она рискует не только своей жизнью и здоровьем, теперь у нее есть о чем заботиться... - Ну, уж нет! - с некоторой злостью на саму себя пробормотала Харуно, резко сжимая кулаки. - Я не собираюсь оставаться в стороне, когда там, может быть, кто-то умирает за меня... за меня и моего мужа, - последнее слово совсем легко слетело с ее губ, она и сама не заметила этого - ведь сегодня после долгой и дождливой зимы, наконец, зацвела сакура, знаменуя, что теперь весна окончательно пришла в Японию, принося с собой новые силы и стремления. Скоро, совсем скоро распустятся все ее цветки, превратив землю под ногами в мягкий ковер нежно-розового цвета и наполнив окружающий воздух своим незабываемым ароматом... Наступил день ее цветения, а значит, девушка достигла семнадцати лет и, согласно заключенному Хироши договору, сегодня должна была стать его женой. Но ее голова сейчас была забита совсем другими проблемами, и думать о таких вещах казалось едва ли не кощунственным. И хотя разум упорно отказывался понимать и принимать произошедшие изменения, ее душа, однако, все помнила и знала, выражая в речах Сакуры ее истинное отношение ко всему этому. Иногда гораздо полезнее довериться своему сердцу и поступать так, как велят чувства. Пусть тобой управляют эмоции и порывы, а не здравый смысл пополам с рассудком, которые только и умеют, что ставить бесконечные рамки и ограничения... Она поднялась и вышла из дома, стараясь двигаться как можно быстрее - секунда промедления, и уж тогда девушка точно струсит, вернувшись в свое укрытие. Ей было дико страшно, такого ужаса Сакура не испытывала еще ни разу в своей жизни, а повидать она успела достаточно. Но ее пугала не смерть, боли она не страшилась. Его глаза, жестокие и грубые; его слова, колющие и уничтожающие; его отношение, холодное и презрительное. Что сделает Саске, когда узнает, что невеста посмела нарушить его приказ, ослушаться и воспротивиться его воли? Как он поступит, увидев ее фигурку бок о бок с собой, отчаянно и немного нелепо сражающуюся против его врагов? Хотя, теперь уже не только его... Против их общих врагов. Она бежала, бежала быстро и стремительно, пытаясь по звукам определить, где сражался Учиха. Воздух буквально звенел - сталь билась против стали; он стонал и был переполнен - с воплями ужаса падали замертво солдаты, и кровь, шипя и обагряя все вокруг, лилась из ран; казалось, что скрыться от этого ужаса невозможно - стоны умирающих воинов страшным эхом звучали в ушам, не исчезая ни на секунду, тогда казалось, что они уже больше никогда не исчезнут и не отпустят. Девушка пыталась кричать, она звала его по имени, но слишком тихо, да и то, скорее про себя, нежели вслух - этого он ей точно не простил бы. Из горла вырывалось лишь сухое шипение, волосы метались, вступая в неравную схватку с ветром где-то позади нее, глаза, точно обезумевшие, смотрели прямо перед собой, а зрачок расширился от невиданного страха и почти не двигался.
Вокруг нее мелькали дома и пристройки, зеленой чехардой проплыли деревья, пронеслись маленькие и аккуратные беседки и чайный домик, но никак не хотело появляться его лицо. Битва упорно продолжала ускользать от Сакуры, играя с ней и насмехаясь над ее горем. Харуно едва могла видеть что-то, встречный ветер бил ее в лицо, словно пытался остановить и задержать девчонку, уберечь от грядущих бед... Упругие ветки молодых деревьев и старые сучья нещадно лезли ей в лицо, стегали и били по щекам, оставляли глубокие царапины на широком лбу. Доведенная до высшей степени тревоги, она побежала через парк, чтобы сократить время, но и деревья, прежде казавшиеся близкими и родными, сейчас были настроены против нее, всеми силами стараясь преградить ей путь, не дать пройти дальше. Солнце, начинавшее было выглядывать из-за туч, сейчас же вновь скрылось за ними, будто бы оно не хотело видеть разворачивающуюся битву, не желало быть свидетелем кровопролитию, которое только начиналось в эти минуты. День только начался, а некоторые люди уже никогда не смогут увидеть солнце, обнять своих родных, посидеть с друзьями и беспечно посмеяться, неспешно попивая теплое саке. Остановись, дитя, тебе не стоит туда ходить... Проклиная про себя это поместье, его многочисленные дома и прочие здания, Сакура продолжала свой бег. Сил почти не было, оставалась лишь бездумная и совершенно наивная надежда. Рукой она вытерла пот - то ли от усталости, то ли от страха - тут же стряхнула его на землю и поморщилась, ощутив, что горло пересохло, и ему не помешал бы стакан воды. «Чушь», - фыркнула она, замедляясь, однако, чтобы хоть как-то восстановить сбившееся дыхание. Она не понимала, почему делает это, но чувствовала, что поступает правильно. Харуно перешла на быстрый шаг и чуть не подпрыгнула от радости, когда услышала шум впереди себя. Когда ощутила близость смерти, неповторимый запах свежей крови, когда поняла, что нашла их. - Наконец-то, - облегченно выдохнула Сакура и острейшим лезвием веера с двух боков распорола свое безумно дорогое кимоно - на ее губах почему-то блуждала легкая полуулыбка - почти до середины бедра. Зеленый шелк, в темноте казавшийся почти черным, тут же был подхвачен ветром, и девушка смогла нормально двигаться, а не семенить, словно маленькая гусеница, прижимая к богам специально собранное кимоно да еще два смертоносных веера, которые разрезали травинки на весу. Думать о посторонних вещах во время битвы - самое страшное преступление, которое может совершить настоящий воин за свою жизнь. Есть только ты и твой противник, есть смертоносное оружие в ваших руках, есть отточенные годами движения, есть пустая голова и твердая рука, есть его кровь, его потухшие глаза, его рваные раны... Есть все, что касается битвы, остальное - табу. Строжайший запрет, вбиваемый в головы будущим бойцам строгими наставниками с раннего детства. Никаких лишних мыслей и движений, а чувства и эмоции и в обыденной жизни нужно полностью контролировать, подчиняя себе. Чего уж говорить о бое? Саске и не думал. Он быстро двигался, почти незаметно перемещаясь с место на место, и иногда его противники даже не успевали понять, с какой стороны острейшее лезвие катаны перерезало их горло, оборвав жизнь. Обычно Учиха редко убивал кого-то быстро, причиняя минимум страданий - он предпочитал тяжелое ранение, легкой смерти. Чтобы потом, когда победа будет одержана, а все противники повержены, допросить своих почти мертвых врагов, причиняя им страшные мучения умелыми действиями в подвальных помещениях для пыток. Он не испытывал жалости к ним, зная, что если он попадет в руки своих врагов, то его смерть вряд ли окажется легче. Это война, которой чужды светлые и добрые эмоции, это война, где нет места сожалению или доброте, это война, где люди приходят убивать и мучить, а затем все равно убивать. А не просто махать мечами, пытаясь испугать противника. Но сегодня Саске впервые в жизни отошел от своих принципов: один выпад катаны - и новая жизнь оказывалась завершенной. Ведь даже будучи полумертвым воин все равно остается воином. Инстинкты, переданные кровью отца и вжившиеся в тело наставлениями учителей, не могла притупить и заставить позабыть даже самая сильная и страшная боль. Пока ты жив - сражайся и убивай, пока бьется твое сердце - неси смерть врагам. И потому, даже если у противника вспорот живот, и внутренности грозятся вот-вот вывалиться наружу, или переломаны руки и ноги, он все равно представляет собой опасность - быстрый бросок, и вот уже сенбон с капающим с конца лезвия ядом летит в твоего лучшего солдата, командира или в тебя. Несколько неприметных движений - и ты случайно падаешь спиной на меч, который из последних сил держат на весу раздробленные руки... Возможно, на боле боя, во время битвы потеря одного-двух солдат не представляла большой важности, возможно, это было и к лучшему - кто не смог спасться от поверженного врага, вряд ли справиться с настоящим противником. Возможно тогда, но точно не сейчас.
Сайт 