Идеального мира не существует – это всего лишь модель. Его невозможно достичь, нельзя сохранить или утратить. Его не было и нет.
Но многие не хотят в это верить и поддерживают красивый миф о том, что пусть и на улице все не так прекрасно, но на их зеленой лужайке мир и покой. Отсюда следует, что так думает подавляющее большинство, а значит и в мире все очень даже неплохо.
Сенджу Хаширама и Учиха Мадара хотели возвести дивный новый мир. Но не бывает двух королей или двух победителей. Хаширама стал Хокаге, в то время как Мадара желал большего, не достигнув малого. Сильные мира сего выбрали разные пути, однако и Мадара не желал идти по своей черной полосе, оставив Хашираму c его утопией в покое.
В один из вечеров, сидя в долгих размышлениях над манускриптом, он вовсе не сожалел о том, что ступил на другой путь. У него есть планы на долгие годы вперед. На достигнутом останавливаться мужчина не будет. Так что же оставляет осадок, когда он смотрит в сторону улыбающегося Хаширамы? Какое же это скверное ощущение!
Корень зла – женщина.
Узумаки Мито была удивительной женщиной. Красивой, мудрой, сдержанной. У нее были прекрасные красные волосы и дивное лицо. Запоминающаяся внешность и соответствующие статусу манеры – прекрасное сочетание.
Действовать пришлось так, чтобы не привлекать излишнего внимания. Просто постучаться в дверь. В тот день его родственничка не было дома, и пускать слюни на его красавицу-жену никто не запрещал. Мужчина выпрямился во весь рост и улыбнулся открывшей двери Мито. Девушка вскрикнула. - Ну, здравствуй, Мито, - прохрипел Мадара, придерживая рукой дверь, дабы ее не закрыла мишень. - Что тебе нужно? Эти слова он уже воспринял, как некую лесть. С самурайской доблестью он посмотрел на нее сверху вниз и усмехнулся. - Ты же знаешь, что мне нужно. - Немедленно уходи, - заявила она решительно, - или завтра же пойдешь на эшафот. Ей нечем было пригрозить сильному мужчине, который стал для ее мужа соперником. К сожалению, сильный пол очень часто пользуется слабостью противоположного. Уверенно Учиха шагнул за порог и прикрыл за собой двери. - Ты не можешь мне запретить, - говорил он, улыбаясь. Кажется, что скривившиеся в подобие улыбки губы были облиты ядом. - Ты ведь помнишь тот маленький грешок перед самой свадьбой, - приблизившись к ней, Мадара стал нашептывать ей заговорщическим тоном, - да, Мито?
Без лишней суеты вся атрибутика ношения кимоно была сброшена им на пол. Раздевая ее, он осознал, что лучшим способом, здесь и сейчас, будет именно интрижка с женой Хаширамы. Там и сильных чувств Мадара не испытывал к ней, но желание с фундаментом собственничества было все равно сильнее всякого чувства. Что же было ключом к исполненной прихоти гордеца? То ли былое, то ли прямолинейное домогательство, но рыжеволосая ундина стала податливой глиной в его руках. Все ее стоны и подаренные ею ласки говорили о том, что ей эта близость приносила небывалое наслаждение, однако почерневшую душу одинокого волка питала лишь та мысль, что грех поселился в неприятельской постели. Она целовала его, вспоминая в страхе и счастье, какими сумасшедшими были их сокрытые от чужих глаз чувства. А он ушел, оставив эту горечь стыда вместе с ней и ничего не подозревающим Хаширамой.
«Пора возвращаться».
Когда мужчина сложил печати, в воздух поднялся столб пыли, кольцом оградив его от внешнего мира. Когда пыль осела на землю, он внимательно осмотрелся. Да, все именно так, как должно быть. Контрольная точка, с которой начались испытания, стала пунктом успешного назначения. Теперь все будет так, как он захочет. Эта мысль еще больше будоражила разум? Нужно распорядиться своей властью так, как нужно. Ошибаться нельзя, и тогда перед тобою преклонит колено весь мир. Весь мир будет видеть спасителя в одном человеке, который протянет свою окровавленную длань потерянным в хаосе людям и воздвигнет новый мир на чужих костях. Теперь он сумеет предугадать ход войны и изменить его, а мир падет к его ногам, а главное – он смог сохранить не только бренное тело, но и разум, которому не суждено превратиться в кашу. - Испытание прошло успешно.
Будущее. Мы все боимся вещих снов. Мы все боимся стать жертвами собственных страхов. И пока смерть не коснется собственной семьи, глаза на мир смотрят совсем под иным углом. Все кажется незыблемым. Юная куноичи Конохи давно изменилась в лице. Она стала женщиной – прекрасным цветком, который уже расцвел. Осталось лишь сорвать. Но одиночество молодой женщины, прошлое которой облито кровью и слезами и вспоминается с грустью, никто не в силах развеять. Это одиночество с ней всегда. Оно внутри. Никакой Ирьенин не сможет излечить ее раны, поселенные увиденным. Хм, даже самый симпатичный.
Разорванные в клочья люди… он уже не похожи на людей. Тела женщин, прикрывавшие собою драгоценных детей, белы, как снег… За что их так? - Поздно… - сказал один из шиноби, глядя на обескровленную девочку, крепко держащую в смертном сне за руку мать. – Их уже не спасти. Половицы скрипели так, словно плакали детскими голосами. Ей казалось, что жизнь, обращенная во что-то ужасное, печальное, все еще здесь. Сакура жалела больше всего на свете, что даже правило Цунаде, гласящее помогать любому, кто все еще дышит, уже не работает. Она, к сожалению, не может оживлять людей. - Еще один дом опустел.
Но они не сломлены. Они живут дальше. Живут, но больше ничего не чувствуют. Все, что они помнили, разъело горе.
Горьковатый горячий чай грел ее холодный от переживаний руки. Война изменила ее так сильно, что больше она не сможет задуматься о семье… не придет в себя. Она просто боится потерять кого-то так же, как теряли другие. Даже представить боится. Харуно смотрела в одну точку – в сидящего напротив мужчину, голову которого давно украшает седина. Какаши стал менее разговорчивым, перестал читать свои любимые книжки. Он ежедневно сидит здесь, будто ждет кого-то. Но никто не приходит. Возможно, он лишь размышляет о чем-то. Быть может, о той затянувшейся войне… но точно никому не расскажет об этом. Молодая женщина заметила боковым зрением, как возле нее возник высокий мужчина с копной черных взъерошенных волос, закрывавших половину лица. Он довольно отчетливо прошептал: - Война не окончена… Сакура. Фарфор разбился вдребезги, стоило ей позволить чашке выскользнуть из вспотевших ладоней. Красное, выцветшее кимоно теперь залито расплескавшимся чаем. Мужчина исчез. Никто из живущих в такой же выцветшей, как ее кимоно, опустошенной и безликой Конохе, не обратил бы на него внимания. Все были заняты собственными мыслями, поэтому ей только и оставалось, продолжая глядеть сквозь своего душевно постаревшего сенсея, что бездумно и стрепетом твердить: - …не окончена…
Настоящее. Пульс участился. Глаза широко открылись. На губах появилась пустая, широко расплывшаяся по лицу улыбка. - Почему это вы так улыбаетесь? – спросил агрессивно настроенный Кисаме - Тебе не понять, - под сдавленный смех, гаркнул Мадара. - Глаза закрыли на считанные минуты, а… - он промолчал, подметив, что взгляд его стал такой, будто два дня он провел в покоях женщины. Прекрасной молодой женщины. Хохот наполнил пещеру. Он почувствовал себя богом. - Я был у женщины. - Но вы не понимаете, что это может изменить ход всей вереницы событий? - Она не вспомнит меня в этот день. Процесс еще не доработан. Да, ему понравилось играть с огнем, но мужчина, который смог пронести себя через десятилетия, был достаточно неглуп, чтобы не создать из этого новые беды для себя. ***
В Конохе царило небывалое оживление. Все, казалось, торопятся прожить еще одну жизнь, хотя еще не объявлено военное положение. Так интересно наблюдать за этим со стороны, сидя на холодном камне среди развалин старой пагоды. Цунаде должна вернуться совсем скоро, совсем скоро что-то должно случиться. Сакура чувствовала это, знала… То, что положит конец или существованию Мадары и его разбойничьей шайки, или всему миру шиноби. Но иногда, забывая о своей работе, о лязге инструментов на операционном столе и металлическом запахе крови, когда просто смотришь на многоцветное закатное небо, ища во всем самом привычном глазу что-то хорошее и приятное, ощущаешь на коже теплый ветер, слушаешь шелест листвы… Господи, как хочется жить! Жить, не ведая страхов и боли! И в зеленых глазах снова загорался живой огонек, побуждающий совершать глупости, смеяться, жить той жизнью, от которой они отреклись еще в отрочестве. Ее хочется вернут… нет, прожить вторую. Только никуда не спешить. «Что же нас ждет дальше?»
Это была последняя безмятежная мысль Харуно Сакуры. Затем лишь забытье и тревога… - Сакура! – окликнула ее Шизуне. Женщина была бледна и, кажется, еще серьезнее, чем обычно. – Общий сбор! Объявлено военное положение! Вот и все. Война. Она будет… и это неизбежно. - Есть. ***
Даже самых серьезных людей тяготила мысль о грядущей «буре». Решение должны были совместно вынести Каге на совете в Кумо. Но даже самый серьезный с виду человек может переживать внутри настоящий ураган. Даруи и Шии, склонив головы, молча брели по побережью. Какое-то траурное молчание. За Райкаге и все последствия его вспыльчивости отвечает Мабуи. И если Даруи и сохранял полное безразличие к грядущему кровопролитию, то его светлокожему напарнику приходилось куда сложнее. Он еще не видел, каково истинной лицо войны. Лицо безобразное и жестокое, которое лучше бы никому из людей не видеть. - Слушай, - темнокожий мужчина устало потер шею. Собеседник даже не обратил на того внимания, но все же внимательно слушал, - у меня такое чувство, что нас ждет что-то хуже, чем смерть. По крайней мере, многих из нас. Шии показались его слова какой-то нелепостью на тот момент. Даже от него, вечно извиняющегося за все выходки Райкаге, странно было слышать что-то подобное. Многие ужасы войны страшнее самой смерти. - О чем это ты? Тогда Даруи и сам пожал плечами, не осознавая, что, все-таки, происходит. А, действительно, что? Что, кроме грядущей войны? Но чувство беспокойства накрывало теплой волной, будоражащей мысли, волной, как те, что обрушивались на берег, сгребая под себя белую пену и обрушиваясь снова. - Я и сам пока этого не знаю.
Будущее. Это все похоже на сон. Яркие красновато-лиловые тени, отбрасываемые серым камнем. Тишина, пронизывающая тело острой пикой. И… пустые дома вокруг. Никто не хочет там жить. Теперь они тоже стали частью памятника.
Оставшиеся в живых воздвигли такой в каждом селении, откуда ушел хоть один боец. А сколько их, не вернувшихся домой? Сколько дверей так и не было открыто знакомым и милым лицам, на губах которых должны были прятаться слова: «Мы победили…»?
Осталась лишь горечь утрат и одна лишь мысль: «Война – незаживающая рана». Ирьенин обернулся. Ему показалось, что кто-то идет сюда. Уже невольно оборачиваешься и ловишь себя на мысли, что преследование позади. Все только в собственной голове. Тогда он снова взглянул на серую плиту, напоминавшую жертвенный алтарь. Шии скривился. «От этого запаха крови никогда не отмоешься», - он преследовал его почти всегда, заставляя блондина переживать те события вновь и вновь в собственных мыслях. Это подобно пытке – закрывать ночью глаза и видеть чью-то смерть. Быть в числе выживших после войны немногим лучше, чем среди павших.
Тут раздался чей-то безудержный смех. Мужчина в красных доспехах, появившись из ниоткуда, довольно сказал: - Думаешь, это конец? - Кто здесь? – мужчина резко обернулся. Никого. «Что за чертовщина?» - повернувшись обратно, он уже стоял лицом к лицу с самим Учиха Мадарой. - Но ведь… ты… Тот с силой схватил Ирьенина за горло и сказал, глядя в глаза: - Это только начало. ***
На рынке в Селении камня люди сновали туда-сюда без избыточного энтузиазма. Это что-то вроде особого вида рутинного занятия. Но у яро торговавшейся брюнетки, которая сразу чем-то не угодила торговцу, была лишь одна цель – выбить свою законную цену за лекарство для отца. Эти старые скряги способны запросить небывалые деньги за пузырек, которому грош – цена.
Куротсучи привлекла своим поведением толпу зевак. Такое количество людей можно было встретить до войны… затерявшийся в этой толпе Мадара в черном капюшоне бросил в ее карман записку, которая гласила: «Грядут перемены, которых никто не увидит».
Он набрал труппу актеров для своего театра. Они не вольны выбирать. Им суждено играть на этих подмостках свои роли, невзирая на прошлое и будущее. Отныне каждый из них – трагик.
Сайт 