Глава I : Знакомство « Мне было тогда лет двадцать пять – начал Саске, - дела давно минувших дней, как видите. Я только что вырвался на волю и уехал за границу, не для того, чтобы « окончить мое воспитание», как говорилось тогда, а просто мне захотелось посмотреть на мир божий. Я был здоров, молод, весел, денег у меня не переводилось, заботы еще не успели завестись – я жил без оглядки, делал, что хотел ,в голову не приходило, что человек не растение и процветать ему долго нельзя. Молодость ест пряники золоченые да и думает, что это – то и есть хлеб насущный; а придет время – и хлебца напросишься. Но толковать об это не для чего .»
Я путешествовал без всякой цели, без плана; останавливался везде, где мне нравилось, и отправлялся тотчас далее, как только чувствовал желание видеть новые лица – именно лица. Меня занимали исключительно одни люди; я ненавидел любопытные памятники, замечательные собрания, лон- лакея* возбуждал возбуждал во мне ощущение тоски и злобы; я чуть с ума не сошел в дрезденском « Грюне Гевёлбе»**. Природа действовала на меня чрезвычайно, но я не любил так называемых ее красот, необыкновенных гор, утесов, водопадов; я не любил, чтобы она навязывалась мне, чтобы она мне мешала. Зато лица, живые, человеческие лица – речи людей, их движения, смех – вот без чего я обойтись не мог.
Итак, лет двадцать тому назад я проживал в немецком небольшом городке Z., на левом берегу Рейна. Я искал уединения: я только что был поражен в сердце одной вдовой, с которой познакомился на водах. Она была очень хороша собой и умна, кокетничала со всеми- и со мною грешным,- сперва даже поощряла меня, а потом жестоко меня уязвила, пожертвовав мною одному краснощекому баварскому лейтенанту. Признаться сказать, рана моего сердца не очень была глубока, и я решил отдаться веселью в Z.
Городок этот мне понравился своим местоположением у подошвы двух высоких холмов, своими дряхлыми стенами и башнями, вековыми липами, крутым мостом над светлой речкой, впадавшей в Рейн, -- а главное, своим хорошим вином. По его узким улицам гуляли вечером, тотчас после захождения солнца (дело было в июне), прехорошенькие белокурые немочки и, встретясь с иностранцем, произносили приятным голоском: "Guten Abend!" -- а некоторые из них не уходили даже и тогда, когда луна поднималась из-за острых крыш стареньких домов и мелкие каменья мостовой четко рисовались в ее неподвижных лучах Я любил бродить тогда по городу; луна казалось, пристально глядела на него с чистого неба; и город чувствовал этот взгляд и стоял чутко и мирно, весь облитый ее светом, этим безмятежным и в то же время тихо душу волнующим светом. Петух на высокой готической колокольне блестел бледным золотом; таким же золотом переливались струйки по черному глянцу речки; тоненькие свечки (немец бережлив!) скромно теплились в узких окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовывали свои завитые усики из-за каменных оград; что-то пробегало в тени около старинного колодца на трехугольной площади, внезапно раздавался сонливый свисток ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса, а воздух так и ластился к лицу, и липы пахли так сладко, что грудь поневоле все глубже и глубже дышала, и слово "Гретхен" -- не то восклицание, не то вопрос -- так и просилось на уста.
Городок З. лежит в двух верстах от Рейна. Я часто ходил смотреть на величавую реку и, не без некоторого напряжения мечтая о коварной вдове, просиживал долгие часы на каменной скамье под одиноким огромным ясенем. Маленькая статуя мадонны с почти детским лицом и красным сердцем на груди, пронзенным мечами, печально выглядывала из его ветвей. На противоположном берегу находился городок Л., немного побольше того, в котором я поселился. Однажды вечером я сидел на своей любимой скамье и глядел то на реку, то на небо, то на виноградники Вдруг донеслись до меня звуки музыки; я прислушался. В городе Л. играли вальс; контрабас гудел отрывисто, скрипка неясно заливалась, флейта свистала бойко. -- Что это? -- спросил я у подошедшего ко мне старика в плисовом жилете, синих чулках и башмаках с пряжками. -- Это, -- отвечал он мне, предварительно передвинув мундштук своей трубки из одного угла губ в другой, -- студенты приехали из Б. на коммерш. "А посмотрю-ка я на этот коммерш, -- подумал я, -- кстати же, я в Л. не бывал". Я отыскал перевозчика и отправился на другую сторону. 2 глава Наруто и Сакура
Может быть, не всякий знает, что такое коммерш. Это особенного рода торжественный пир, на который сходятся студенты одной земли или братства (Landsmannschaft). Почти все участники в коммерше носят издавна установленный костюм немецких студентов: венгерки, большие сапоги и маленькие шапочки с околышами известных цветов. Собираются студенты обыкновенно к обеду под председательством сениора, то есть старшины, -- и пируют до утра, пьют, поют песни, Landesvater, Gaudeamus, курят, бранят филистеров; иногда они нанимают оркестр. Такой точно коммерш происходил в г.L. перед небольшой гостиницей под вывескою Солнца, в саду, выходившем на улицу. Над самой гостиницей и над садом веяли флаги; студенты сидели за столами под обстриженными липками; огромный бульдог лежал под одним из столов; в стороне, в беседке из плюща, помещались музыканты и усердно играли, то и дело подкрепляя себя пивом. На улице, перед низкой оградой сада, собралось довольно много народа: добрые граждане L. не хотели пропустить случая поглазеть на заезжих гостей.. Мне было весело смотреть на лица студентов; их объятия, восклицания, невинное кокетничанье молодости, горящие взгляды, смех без причины -- лучший смех на свете -- все это радостное кипение жизни юной, свежей, этот порыв вперед -- куда бы то ни было, лишь бы вперед, -- это добродушное раздолье меня трогало и поджигало. "Уж не пойти ли к ним?" -- спрашивал я себя... -- Сакура , довольно тебе? -- вдруг произнес за мной мужской голос по-японски -- Подождем еще, -- ответил другой, женский голос на том же языке. Я быстро обернулся... Взор мой упал на красивого молодого человека в фуражке и широкой куртке; он держал под руку девушку невысокого роста, в соломенной шляпе, закрывавшей всю верхнюю часть ее лица. -- Вы японцы? -- сорвалось у меня невольно с языка. Молодой человек улыбнулся и промолвил: -- Да, японцы. -- Я никак не ожидал... в таком захолустье, -- начал было я. -- И мы не ожидали, -- перебил он меня, -- что ж? тем лучше. Позвольте рекомендоваться: меня зовут Наруто , а вот это моя... -- он запнулся на мгновение, -- моя сестра. А ваше имя позвольте узнать? Я назвал себя, и мы разговорились. Я узнал, что Наруто , путешествуя, так же как и я, для своего удовольствия, неделю тому назад заехал в городок L., да и застрял в нем. Правду сказать, я неохотно знакомился с японцами за границей. Я их узнавал даже издали по их походке, покрою платья, а главное, по выраженью их лица. Человек внезапно настораживался весь, глаз беспокойно бегал... Да, я избегал японцев, но Наруто мне понравился тотчас. Есть на свете такие счастливые лица: глядеть на них всякому любо, точно они греют вас или гладят. У Наруто было именно такое лицо, милое, ласковое, с большими мягкими глазами и торчащими во все стороны волосами. Говорил он так, что даже не видя его лица, вы по одному звуку его голоса чувствовали, что он улыбается. Девушка, которую он назвал своей сестрой, с первого взгляда показалась мне очень миловидной. Было что-то свое, особенное, в складе ее смугловатого, круглого лица, с небольшим тонким носом, почти детскими щечками и зелеными , изумрудными глазами, а так же меня привлекло ее цвет волос, такой мягкий розовый цвет. Она была грациозно сложена, но как будто не вполне еще развита. Она нисколько не походила на своего брата. -- Хотите вы зайти к нам? -- сказал мне Наруто, -- кажется, довольно мы насмотрелись на немцев. Сакура, пойдем домой? Девушка утвердительно кивнула головой. -- Мы живем за городом, -- продолжал Наруто , -- в винограднике, в одиноком домишке, высоко. У нас славно, посмотрите. Хозяйка обещала приготовить нам кислого молока. Теперь же скоро стемнеет, и вам лучше будет переезжать Рейн при луне. Мы отправились. Через низкие ворота города (старинная стена из булыжника окружала его со всех сторон, даже бойницы не все еще обрушились) мы вышли в поле и, пройдя шагов сто вдоль каменной ограды, остановились перед узенькой калиткой. Наруто отворил ее и повел нас в гору по крутой тропинке. С обеих сторон, на уступах, рос виноград; солнце только что село, и алый тонкий свет лежал на зеленых лозах, на высоких тычинках, на сухой земле, усыпанной сплошь крупным и мелким плитняком, и на белой стене небольшого домика, с косыми черными перекладинами и четырьмя светлыми окошками, стоявшего на самом верху горы, по которой мы взбирались. -- Вот и наше жилище! -- воскликнул Наруто , как только мы стали приближаться к домику, -- а вот и хозяйка несет молоко. Guten Abend, Madame!.. Мы сейчас примемся за еду; но прежде, -- прибавил он, -- оглянитесь... каков вид? Вид был, точно, чудесный. Рейн лежал перед нами весь серебряный, между зелеными берегами; в одном месте он горел багряным золотом заката. Приютившийся к берегу городок показывал все свои дома и улицы; широко разбегались холмы и поля. Внизу было хорошо, но наверху еще лучше: меня особенно поразил чистота и глубина неба, сияющая прозрачность воздуха. Свежий и легкий, он тихо колыхался и перекатывался волнами, словно и ему было раздольнее на высоте. -- Отличную вы выбрали квартиру, -- промолвил я. -- Это Сакура ее нашла, -- отвечал Гагин. -- Ну-ка, Сакура , -- продолжал он, -- распоряжайся. Вели все сюда подать. Мы станем ужинать на воздухе. Тут музыка слышнее. Заметили ли вы, -- прибавил он, обратясь ко мне, -- вблизи иной вальс никуда не годится -- пошлые, грубые звуки, -- а в отдаленье, -- чудо! так и шевелит в вас все романтические струны.
Ася отправилась в дом и скоро вернулась вместе с хозяйкой. Они вдвоем несли большой поднос с горшком молока, тарелками, ложками, сахаром, ягодами, хлебом. Мы уселись и принялись за ужин. Сакура сняла шляпу; ее розовые волосы, остриженные и причесанные, как у мальчика, падали крупными завитками на шею и уши. Сначала она дичилась меня; но Наруто сказал ей: -- Сакура, полно ежиться! он не кусается. Она улыбнулась и немного спустя уже сама заговаривала со мной. Я не видел существа более подвижного. Ни одно мгновение она не сидела смирно; вставала, убегала в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась не тому, что слышала, а разным мыслям, приходившим ей в голову. Ее большие глаза глядели прямо, светло, смело, но иногда веки ее слегка щурились, и тогда взор ее внезапно становился глубок и нежен. Мы проболтали часа два. День давно погас, и вечер, сперва весь огнистый, потом ясный и алый, потом бледный и смутный, тихо таял и переливался в ночь, а беседа наша все продолжалась, мирная и кроткая, как воздух, окружавший нас. Наруто велел принести бутылку рейнвейна; мы ее распили не спеша. Музыка по-прежнему долетала до нас, звуки ее казались слаще и нежнее; огни зажглись в городе и над рекою. Сакура вдруг опустила голову, так что пряди волос ей на глаза упали, замолкла и вздохнула, а потом сказала нам, что хочет спать, и ушла в дом; однако я видел, как она, не зажигая свечи, долго стояла за нераскрытым окном. Наконец, луна встала и заиграла по Рейну; все осветилось, потемнело, изменилось, даже вино в наших граненых стаканах заблестело таинственным блеском. Ветер упал, точно крылья сложил, и замер; ночным, душистым теплом повеяло от земли. -- Пора! -- воскликнул я, -- а то, пожалуй, перевозчика не сыщешь. -- Пора, -- повторил Наруто . Мы пошли вниз по тропинке. Камни вдруг посыпались за нами: это Сакура нас догоняла. -- Ты разве не спишь? -- спросил ее брат, но она, не ответив ему ни слова, пробежала мимо. Последние умирающие плошки, зажженные студентами в саду гостиницы, освещали снизу листья деревьев, что придавало им праздничный и фантастический вид. Мы нашли Сакуру у берега: она разговаривала с перевозчиком. Я прыгнул в лодку и простился с новыми моими друзьями. Наруто обещал навестить меня следующий день; я пожал его руку и протянул свою Сакуре; но она только посмотрела на меня и покачала головой. Лодка отчалила и понеслась по быстрой реке. Перевозчик, бодрый старик, с напряжением погружал весла в темную воду. -- Вы в лунный столб въехали, вы его разбили, -- закричала мне Сакура. Я опустил глаза; вокруг лодки, чернея, колыхались волны. -- Прощайте! -- раздался опять ее голос. -- До завтра, -- проговорил за нею Наруто . Лодка причалила. Я вышел и оглянулся. Никого уж не было видно на противоположном берегу. Лунный столб опять тянулся золотым мостом через всю реку. Словно на прощание примчались звуки старинного лансеровского вальса. Наруто был прав: я почувствовал, что все струны моего сердца задрожали в ответ на те заискивающие напевы. Я отправился домой через потемневшие поля, медлено вдыхая пахучий воздух, и пришел в свою комнату весь разнеженный сладостным томлением беспредметных и бесконечных ожиданий. Я чувствовал себя счастливым... Но отчего я был счастлив? Я ничего не желал, я ни о чем не думал... Я был счастлив. Чуть не смеясь от избытка приятных и игривых чувств, я нырнул в постель и уже закрыл было глаза, как вдруг мне пришло на ум, что в течение вечера я ни разу не вспомнил о моей жестокой красавице... "Что же это значит? -- спросил я самого себя. -- Разве я не влюблен?" Но, задав себе этот вопрос, я, кажется, немедленно заснул, как дитя в колыбели.
Сайт 