В их совместной жизни было непросто. Были ссоры: желание Рин удержать, раздражение Какаши на детские необоснованные капризы. Они и не строили сказочные представления о семейной жизни, просто… ведь фактически первопричина заключалась в том, что легче поделить трудности и боль на двоих. Что и было сделано. Но они никогда не хотели допускать мысли, что ошиблись. Какаши особенно. Когда Рин сидела на подоконнике, прислонившись спиной к холодному стеклу, горестно отворачивалась, подставляя его губам лоб. - Прекрати себя так вести. Пожалуйста, - негромко просил он. - Я вернусь. Скоро, - и уходил. Рин опиралась на высокое стекло всей спиной, невольно ударяясь затылком, безмолвно успокаивала себя. Поворачиваясь, замечала, что снег всё еще идет. Но необоснованные ссоры казались мелочью, когда Какаши просыпался оттого, что Рин редко умела подняться осторожно, не разбудив. - Ох… Рин, только семь утра, - полусонно ворчал он. Хозяйски притягивал обратно, смыкая руки на ее животе. - Давай просыпайся уже, мы опоздаем, - а она, возмущаясь, пыталась выбраться из цепких объятий. Какаши нравилось крепко держать Рин, и когда она оставляла попытки вырваться, недовольная дремала. В их семейной жизни было и счастье. Он смеялся и обнимал ее за плечи по дороге к резиденции, получив строгое: - Не смей оправдываться перед Сэнсэем, что мы оба потерялись на дороге жизни.
Какаши не мог определить точно, с какого момента сон окончательно рассеялся. Пришлось лежать неподвижно, чтобы не потревожить дремлющую на его плече Рин. Так близко… что слышно тихое и размеренное дыхание, оно ощущается кожей. Он повернул голову, задумчиво посмотрел на спящую. Они утопали в синеве. Мягкой, может даже одурманивающей с притянутой тишиной. Ее длинные загнутые вверх ресницы неуловимо дрогнули. Какаши насторожился и почти не дышал. Но боязнь разбудить Рин раньше времени оказалась напрасной. Она, только невнятно что-то проговорив, повернулась набок и опустила теплую ладонь ему на грудь. Какаши беззвучно вздохнул: так будет еще сложнее уйти. Аккуратно поправил край одеяла, защищая ее открытые плечи от прохлады. Одеяло было широким, но непонятным образом всякий раз перетягивалось в его сторону. Почти свисало с края кровати. А Рин же, оставшись раскрытой, просыпалась среди ночи. Этого Какаши больше всего не любил – ведь она, обнаружив, что его рядом нет, больше не могла уснуть. Он поднял глаза на потолок. Сегодня настанет рассвет или нет?.. По идеально-ровной поверхности блуждали сумрачные тени, отбрасываемые ветками деревьев, что склонялись так низко к дому. Или же все дело в солнце, что зимой меняет место пробуждения и тени становятся длиннее? Какаши попытался осторожно высвободить руку из-под головы Рин. Как часто становясь тенью приходится отправляться на задание задолго до ее пробуждения… Плечо затекло и терпело покалывание мелких иголочек, но это не вызывало недовольства. Высвободившись, он опустил голову Рин на подушку, пока еще хранящую тепло двоих. Ни единого звука, только шорох смятой простыни и откинутого одеяла, когда Какаши поднимался с широкой кровати. Форму АНБУ, как и похожую на талый снег маску следовало давно перенести из спальни в любую другую комнату. Всё равно пустуют и никем не заняты. Но с переездом Рин к нему в дом, каждодневными суматохами такой предусмотрительный нюанс как-то вылетел из головы. Пришлось извлекать экипировку из недр шкафа. Какаши старался действовать как можно тише, но все равно она проснулась. С затаенным ожиданием наблюдал, как нехотя раскрылись сонные глаза, в момент появилась печаль, стоило Рин увидеть пустующее место рядом с собой. - Какаши?.. – с обидой, смешанной с горечью, что порой остается на утро, посмотрела на смятую подушку, неровные складки второй половины простыни. - Я здесь, Рин, - шепотом откликнулся Какаши, прислонившись спиной к шкафу, откуда доставал одежду. Она поднялась и села на кровати. - Почему ты встал в такую рань? – подобрав одеяло к себе, укрыла оголенные плечи. Потом поняла. Молча смотрела прямо в глаза. - Снова уходишь? – Рин провела подушечками пальцев по губам. Обветренные, сухие от ветра, а он вновь уходит… Одно многозначное молчание в ответ. И так ясно. Комната застыла. Синева – от смешанного бело-голубого до аквамаринового – разбросана в каждом сантиметре. Почему бы не объяснить все причины, но он отвел взгляд, коротко попросив: - Спи, еще очень рано. Можно царапать ногтями дошедшую и до него тоску. Рин, освободив руку из-под теплого одеяла, убрала спустившуюся прядь волос. - Но… ты ведь только недавно вернулся. Какаши быстр и непостоянен – таковы его действия и темперамент – ветер на просторах долины. Удержать или даже попытаться погнаться за ним – не по силам. Ей в том числе. Застежки на светло-сером жилете скреплялись, издавая раздражительно-громкий звук. Туго затянув последнюю, Какаши оправдательно произнес: - Ты же понимаешь, родная, у меня миссия. Да, но… Рин отказывается принимать доводы Какаши, что есть «желание», а есть «необходимость». Что, в сущности, весь мир плавно распределился по этим двум составляющим. Каждый здравомыслящий должен четко определять их. И отделять. Время размашистыми рывками шло вперед, не ведая иного. Какаши натянул темную обувь АНБУ с высокой горловиной до голени, дернул за молнию. Все движения так привычны, как многочасовые тренировки, отточены. - После недавней долгосрочной миссии ты опять уходишь! – вспылила Рин, укоризненно бросая слова. – Ты ведь обещал остаться со мною, что не будешь уходить до конца января. Он развел руками: - Это не моя прихоть, Рин! Рассвет, вопреки сомнениям, наступал. Слабые лучи заскользили по простыне, её пальцам, сжавшим тонкую ткань. Какаши пожалел о повышенном тоне. Он никогда не кричит – речь всегда плавная, спокойная, другим кажется - незаинтересованная ни в чем. Пожалел, потому что Рин, зажмурившись, отвернулась. - Надолго? – теперь не смотрит на одевающегося Какаши, на ненавистную форму. - Дней десять, - он бросил суровый взгляд в окно. Вместо того чтобы светлеть с каждым вдохом, отяжеляюще потемнело. Сравнение «до» и «после» началось как-то само собой. Что раньше было проще, чем уйти на миссию? Любую. Затяжную за границей страны Огня? Смертельно опасную?.. Какаши уже не припоминает, когда в последний раз выполнял хотя бы класс В. Одни А и S в разной поочередности – для АНБУ такие и созданы. Сейчас же явственно очерчивается тяжесть с надобностью уходить. Не груз, не нечто сковывающее, тянущее назад и не дающее уйти. Но очень, очень близкое к холодному опасению. Это бессмысленно. Она ведь отказывается понимать, превращает в привычку обижаться. Всё же лучше объясниться или оправдаться. - Ммм! Какаши! – его опередили. Рин по-детски нелепо захныкала или, скорее всего, ему показалось. Внезапно замерзшими пальцами скомкала белую простынь в кулаки. Та тоже поспешно отдавала тепло. Что за ребячество? Он не решил, чего требует ситуация в качестве логического завершения: его оправдывающий смех или…что? Рин вызывала умиление, какое требует к себе раскапризничавшийся ребенок. Обернутая одеялом, недовольная. Короткая сорочка на тонких лямках, поджатые губы, отведенный в сторону взгляд. - Рин. Ну, Рин, ты как маленькая, - рассмеялся Какаши. Подошел к кровати, присел на край. Всё так же улыбаясь, опустил голову, стараясь заглянуть в лицо. Матрас неслышно прогнулся. Ещё острее кольнуло под сердцем. Беспечный, раздражающе веселый тон злил и… крайне обессиливал. Рин собралась высказать всё, что думает, но Какаши, опустив руку на ее открытое плечо, ласково начал поглаживать большим пальцем. Так ощущаются мозоли ладони, но при всем этом прикосновение сильной руки слишком осторожно-мягкое. Намерения ослабли, а невысказанное таковым и осталось. - Перестань капризничать, уже взрослая ведь, - знал же, не следует дотрагиваться до щек, плеч. Но не сдержался, как обычно. Обветренные сухие губы едва дотронулись до мочки его уха: - Но это ведь так долго, Какаши. Мне так невыносимо без тебя одной. Я так не люблю, когда ты уходишь, - тихие фразы не громче шуршания смятой простыни, соскользнувшего с плеч одеяла. - Ты слишком драматизируешь, родная моя, - рука прошлась по изгибу спины, остановилась на талии. Она забывает, как ровно дышать, в груди теплеет сладкая мука. - Нет, не драматизирую! – опять хныкнула Рин, упрямо мотнув головой, сильнее сжала его облаченные в перчатки пальцы. Она больше почувствовала у основания шеи усталый вздох Какаши, чем услышала: - Я ведь вернусь. Почти беззвучный будильник напоминал о существовании времени. Пора идти уже. - Ладно, Рин, мне пора, - медленно, до невыносимого медленно отстранился Какаши, но даже физически больно от острого разрыва. – Спи, тебе нужно отдохнуть. Снова ощутимый скрип матраса. Без него одиноко-безразличные стены, приглушенный свет сквозь светлые занавески. Снежный сад, спрятанный внутри дома, с тихими деревьями и безмолвным раздумьем. Делить всё это одной? Рин в слепой вере резко поднялась на колени, обняла поднимающегося Какаши, прижавшись всем телом, и поцеловала. Как тогда под дождем, вечность назад, но помнится всё: каждый вдох, каждое движение заледеневших губ. Пальцы вцепились в серый жилет, сминая ткань. Уста не позволили надеть маску. Не сдерживаясь, Какаши обнимает слишком сильно. Сжимая подобно тонувшему. Она чувствует его несдержанность и сейчас. Быть может, старые страхи берут вверх – и он боится остаться один? Не то лен, не то шелк. Но что-то гладкое – ткань скользит по руке, переместившейся за спину Рин, стекает каплями сквозь сжавшие тонкий материал пальцы. Притарно-сладко увязать в тягучем как мед безумии, отодвигающем чувство долга… …Нет. Чем дольше он будет ей поддаваться, тем невозможнее станет уйти. Сложнее всего – одуматься: мысли живут отдельной жизнью. - Слишком сладко… - Какаши восстанавливает сбившееся дыхание. - Рин, ты всё делаешь по-своему, наперекор мне. Зачем? – поспешно проводит пальцем по её губам. Она же замечает – цвет его глаз темнеет. Мелкие детали, выдающие его настоящего. Не допуская прежних ошибок, он надевает маску АНБУ, прощается, направляется к двери. - Ну и ладно! Иди и дальше спасай мир и всех остальных, если тебе это так важно! – бросила Рин в спину уходящему. Ведь так он расставляет приоритеты. Под маской - слабая улыбка. Ну вот – желаемая чистота в мыслях и следуемая за этим пустота. - До свидания, родная, не скучай. Тихо закрылась за ним дверь. Рин злилась, но все ночи без него бессонно обнимала подушку, впитавшую сладковатый запах серых волос.
Кушина-сан сияла каждый день. Прекрасное летнее солнышко в затянувшейся зиме. - Кушина-сан, почему Вы решили, что Сэнсэй у нас? – Рин угощала гостью горячим чаем, в котором как соломенная шляпка плавала долька лимона. Кушина не желала услышать как раз этот вопрос. Приняв чашку с напитком, некоторое время смотрела на темно-зеленые крупные чаинки. - Просто подумала, что Минато мог пойти к вам с Какаши в гости, - она скупо улыбнулась, сделала маленький осторожный глоток. – А он, как оказалось, уехал по делам. К тому же, мне стало тоскливо. - Знакомая история, - кивала Рин. - Знаешь, Минато весь в делах целый день! То на миссиях, то еще где-то, хотя Хокаге обычно безвылазно в деревнях сидят, у нас есть Третий, вот и свобода ему. Они не были близкими подругами, да и подругами, наверное, тоже. Общее было только одно – Намикадзе Минато. Ну да, еще ситуация идентична. - А ты и Какаши ведь вместе работали в одной команде, потом дружили много лет и поженились. Ах! Похоже на красивую сказку, - Кушина прищурилась, подперев подбородок. - Ну, в общем-то, после войны команда распалась: Сэнсэй стал Хокаге, Какаши начал работать в основном один или с другими джонинами, - нельзя говорить о работе АНБУ, так что пришлось пояснять скрытым текстом. – А я… я за ними приглядывала, приглашала в гости, следила, чтобы ели вовремя. Пусть они уже не маленькие, но в работу погружаются с головой. - Мужчины! – фыркнула Кушина. Они обе старались жадно ловить каждый момент спокойной повседневной жизни, выдающейся так нечасто. Полоса белого-черного. Рин мягко посмотрела на нахмурившуюся Кушину, чтобы напомнить и о светлом, поинтересовалась, рассчитывая на длинный ответ: - Как поживает малыш? Как назовете? Кушина переключилась моментально, опустила теплые от чашки чая ладони на живот. - А малыш… - мечтательно тянула она. - Пока не решили, но мы думали о… Из узкого носика чайника пыхтел густой пар.
В большинстве случаев Какаши сложно просыпаться по утрам. Зимой, когда светлело позже привычного, - тем более. Он устало потер глаза. Запустив пальцы в волосы, обхватил голову, стараясь привести мысли в порядок. За последние несколько дней сильно потеплело – не осталось и следа снега, набухшие почки деревьев от ранней теплоты более мешали поверить в существование морозов. Толстое одеяло совсем лежало на полу, видимо сброшенное во сне. Рин в спальне не было, поэтому Какаши не видел смысла как раньше вместе с ней лежать с нежеланием вставать. Резко поднялся, оделся и, заправив кровать, вышел из комнаты. Она сидела в саду, издали рассматривая яблоневые деревья, росшие плотно друг к другу. Светлое кимоно с туго завязанным за прямой спиной бантом, подогнутые под себя ноги, руки, сложенные на коленях, - и Какаши, кажется, что эта застывшая картина так похожа на его мать, когда та точно также сидела с задумчивостью, любовалась садом. - Доброе утро, - он подошел ближе, присел рядом. Не ясно почему, но привычнее и может повседневнее называть именно «родная». Остальное выглядело очень уж слащаво. Сейчас знакомое обращение показалось неуместным. Рин обижена, а, вернувшись, поговорить они не успели – Какаши, приняв душ, уснул беспамятно. - Доброе утро, - с растерянным приветствием встретила Рин, очнувшись от любования садом. – Выспался? Ты проспал целый день. Какаши сощурился от солнца, выглянувшего из-за пушистых, неестественных для января, облаков. Временное потепление или зима прошла преждевременно. - Да. Редко удается так поспать. - Конечно, за все дни твоей многодневной миссии. Какаши стало проще после того, как Рин молча, также задумчиво переведя взгляд на деревья, взяла его за руку. Капризный, упрямый, но отходчивый характер – не обижается надолго, скорее потому, что причина глупа до абсурда. Он сжал ладонь в ответ. До сих пор так непривычно видеть ее в кимоно с высоко собранными волосами. Какаши хорошо помнится, как завязывается широкий бант за спиной, все замысловатые движения пальцев. Самой сделать это не просто и часто Рин просит его – у Какаши получается аккуратнее и ровнее. Свежий утренний воздух колеблет ткань шелковыми светлыми волнами. - Мне нравится, когда ты в кимоно, - признается он, мимолетно гладя открытую шею пальцами. Она, замерев от редкой ласки, прикрывает глаза: - Я знаю. Поэтому и одеваю его – для тебя. Почему именно белые и остальные светлые тона? - Потому что их носила моя мама, - прямо ответил он. Столько лет прошло, но все также целы и реальны воспоминания, в которых всегда живет мать и… отец. От нее веяло зимней чистотой. Теплые мягкие руки, рукава кимоно, расшитые мелким узором, закрывающие почти до пальцев. Папа целовал руки мамы и одобряюще трепал его по волосам, уходя на миссию. Всё это – отголоски памяти, не более чем, но и они уже значимо большая часть жизни. - Какая она была? Какаши поднял голову, оглядывая лениво плывущие облака. - Добрая и отзывчивая. Любила ласкать меня, а я иногда ворчал, говорил, что взрослый, - рассказывая о ней, он не мог не улыбнуться. С теплотой, потому что дарила без остатка всю материнскую любовь? С грустью, потому что ушла из жизни обидно рано, а он был привязан к ней всеми светлыми моментами детства? Не важно, почему и что вызывало улыбку. - Мама заботилась о саде, - он указал на кустарники. - Особенно о малине. Я поэтому обожаю ягоды. - Что это за сорт деревьев? – она дернула рукой, подавив привычку заправлять волосы за уши. - Без понятия, я в них не разбираюсь, - пожал плечами. - Но яблоки были до ужаса кислыми, маленькими. - Вдруг опять наступят холода, и яблони не расцветут? - Рин тоскливо оглядела деревья. Впрочем, Какаши не столь волновали яблоневые деревья. Любоваться и собирать плоды - времени никогда не хватало. Мама раньше нарезала яблоки тонкими дольками и, смеясь на недовольство сына, кормила с рук. - Не наступят, - твердое заверение. Рин неожиданно обняла Какаши обеими руками, прижав голову к его широкой груди. Замерла, волнительно вслушиваясь в гулкие удары сердца. Стабильно, ритмично, постоянно. Пронесшийся ветер окатил приливом облегчения, успокоил за все дни, которые она не смогла поделить на два. Здесь, рядом, живой! Как глупо ссориться из-за недопонимания при всей непостоянности их мира. - Какаши, ты прости меня, пожалуйста! Слышно, как поток воздуха проносится в груди, наполняет объемом легкие. Вдох. Задерживает дыхание. - С чего ты так быстро, да еще и первая, извиняешься? - с поддельным удивлением задается вопрос. Воздух, уже согретый, такой теплый, дыханием высвобождается. Рин и слышит, и чувствует. Выдох. Живой. Рядом. - Просто, - шепчут губы, теперь можно позволить и себе дышать спокойно. – Потому что я не права и… потому что ты – хороший человек, - на выдохе торопливо изъясняется Рин. - Неужели?! – у Какаши хорошо получается изображать изумление. - Да. Прекрати издеваться! – ей удается ткнуть его в бок локтем. - Ладно, ладно, - безобидно смеется он. Спрятав лицо у него на груди, глубоко втягивает родной запах с примесью горевших всю ночь веток. - От тебя пахнет костром. - Знаю, Рин, знаю, - он прикасается щекой к ее волосам. - Значит и от меня тоже, – немного после рассказывает: - Кушина-сан приходила в гости. - Вот как. О чем говорили? - О тебе, о Сэнсэе, еще о их ребенке. Они уверены, что будет мальчик, - мечтательно шепнула Рин. – Знаешь, мне в последнее время не дают ничего выше класса В, - она подняла голову. Хитрый прищур заставил не таить. - Твоих рук дело? - Моих. И я не собираюсь, Рин, выслушивать твои лекции или недовольства. - Собственник! – угрюмо изрекла она. Но не сказать, что такое опекунское преобладающее поведение не нравилось.
Сайт 