На улице настолько холодно, что все приготовленные язвительные реплики, упреки и возмущения застывают, кристаллизуются вместе первым облачком пара, вырвавшегося изо рта. Шаги семпая широкие и быстрые, поспевать за ним сложно, особенно если мелко дрожишь и постоянно спотыкаешься.
- И это будущее нашей деревни? – Забузе-то хорошо с его бинтами на лице, губы, чай, не мерзнут. – Чего ты там плетешься? Двигайся быстрее, тогда не замерзнешь.
Суйгецу даже рта не раскрыть, да и не ему объяснять, что казенная куртка свое уже отслужила. Он гордо вскидывает голову и обгоняет остановившегося мечника, тихо пофыркивая, как тут же в его спину что-то врезается, едва не сбив с ног. Мальчик удивленно разглядывает открытые плечи семпая, снова вышедшего вперед, неуверенно ощупывая свалившуюся ему на плечи дзенинскую жилетку. От нее пахнет потом, кровью, грубой тканью и металлом, разнообразное оружие в потайных карманах оттягивает ее вниз. Но жаловаться грех, Суйгецу быстро вскакивает и догоняет Забузу, беззаботно насвистывающего какой-то известный праздничный мотив.
Очередная улочка заканчивается тупиком, точнее средних размеров домиком. Какой-то дзенин развешивает над дверью праздничные фонарики, его пальцы замерзли до посинения. То есть, так думал Суйгецу, пока незнакомец не обернулся.
Еще давно мальчишка получил в академии обидное прозвище: Рыба, ведь даже Забуза казался смуглым по сравнению с его голубоватой кожей. Правда, через несколько недель, после двух крупных драк, об этом забыли и предпочитают не вспоминать до сих пор.
Но никто не заслуживал этого прозвища так, как этот незнакомец. Суйгецу нервно сглатывает, когда маленькие белесые глаза, резко выделяющиеся на синем лице, с подозрением оглядывают мальчика с головы до ног.
- Кисаме-сан, я смотрю, вы подготовились, - заметно, что Забуза улыбается, искренне забавляясь ситуацией. Жабры Кисаме угрожающе подергиваются, когда Суйгецу уже готов позорно ретироваться за спину семпая, мужчина оглушительно чихает и смеется, его голос скрипучий и неприятный:
- Хех, малыш Забуза. А что это за килька с тобой?
- Сами вы селедка, - мальчик дергает Забузу за край кофты.– Семпай, зачем вы меня сюда привели?
- Затем. Кисаме-сан, мальчонка неплохо кусается, а я не собираюсь носиться между вами, поддерживая разговор, и что еще там может быть.
- А, забей. Не важно все это, смотри лучше, - рыбоподобный дзенин исчезает в дверях, и тут же слышится возня, грохот и бормотания. Забуза мелко трясется, едва сдерживая хохот, когда Кисаме спиной пытается протиснуться в узкий проем, - ты посмотри, какой я гений!
Суйгецу слышал об обычае наряжать на праздник деревья. Если точнее, ели. Вокруг деревни росло немало хвойных, но, как правило, это были либо вековые деревья, либо хилые, полуживые деревца. В общем, ничего подходящего.
Однако, то, что держит в руках Кисаме, - не дерево. Это скорее похоже на склеенную крупную чешую, обмотанную украшениями. Суйгецу снова дергает семпая за кофту, недоверчиво насупившись.
- Это меч такой. Самехада, - Забуза говорит тихо, почтительность в его голосе смешивается с еле уловимой досадой и смешливыми искрами в глазах. - Самый известный из семи великих мечей.
Кисаме с гордостью встряхивает оружие, украшения печально звенят, сталкиваясь друг с другом и чешуйками. Мечник скалится, и не понять, что означает эта улыбка:
- Все то ты знаешь, малыш. Да, а чего стоим? Все в дом, праздновать, выпивать, можно и закусывать!

Суйгецу смотрит на стол и не может отвести взгляд - для живущего на пособие ученика академии это настоящее пиршество. Еды много, больше, чем он мог себе представить. И потихоньку отступает преследующий с самого утра холод, движения из дерганных становятся медленными, ленивыми. Сытый и довольный, Суйгецу развалившись лежит на тахте, вылавливая из банки с компотом сморщенные яблоки, краем уха слушая разговоры старших. Дзенины пьют саке стопка за стопкой, бинты на лице Забузы размотаны и полуспущены, болтаются петлями на шее, он что-то нетерпеливо объясняет, тыча пальцами в какие-то точки на столешнице. Кисаме слушает молча, давит один за другим орехи, ссыпает получившееся крошево себе в рот, смахивает шелуху прямо на пол. Суйгецу морщится, глядя на них, как вдруг его взгляд останавливается на импровизированной елке. Сквозь спутанную мишуру матово блестят иссиня-черные чешуйки, их цвет завораживает. Мальчик аккуратно спускает банку с остатками компота на пол и подходит к прислоненному к стене мечу. Наклоняется к рукоятке, рассматривает маленький череп на самом конце. Он матово-белый, чуть желтоватый, как настоящая кость. Суйгецу не хочется думать, что кость, и правда, может быть настоящей, и уж тем более, чья это может быть кость. Он почти не дышит, когда расстояние между его пальцем и чешуйкой становится меньше сантиметра. И в тот же момент Кисаме отставляет в сторону кувшинчик с саке и резко поворачивается:
- Не трожь, - дзенин не сводит своих рыбьих глазок с мальчика, пока тот не садится обратно на тахту в обнимку с банкой, и добавляет уже мягче, - меч чакру высасывает.
На пару минут в комнате воцаряется неловкая тишина, нарушаемая только хрипящим пьяным дыханием Забузы. А затем Кисаме начинает говорить.
Суйгецу знает почти все эти легенды про семь великих мечей: и про хранителей стихий, и про озерную принцессу, и про древних королей. Но скрипучий голос старшего дзенина придает им какую-то особую магию и жизнь, то, что раньше считалось всего лишь сказкой, теперь кажется реальным. И становится как-то тоскливо, когда видишь, во что превратились легенды: в ютящихся в кособоких домиках убийц. От преданий остались только гордость и непоколебимая воля, нежелание подчиняться. Суйгецу смотрит на Самехаду и вспоминает, как пытался поднять тяжеленный тесак Забузы – Отрубающий головы. Меч Кисаме привлекает мальчика своими возможностями, да, он пугающе уродлив, он создан ужасать, но именно в этом скрывается неуловимая красота. Понимая, насколько это невозможно – ведь он не принадлежит к семьям мечников, Суйгецу все же думает, что для праздника это неплохое желание. Желание стать частью этих легенд.

Утром вместо душа Кисаме полуголым выпрыгивает из домика прямо в сугроб и яростно растирает себя снегом, что-то выкрикивает, смеется. Забуза щурится из-за обилия бликов и понемногу отпивает из отобранной у Суйгецу банки.
- Хороший компот.
- И вам доброе утро.
Суйгецу осторожно касается снега голой пяткой и тут же отдергивает ногу, холодно, слишком. Семпай кидает на пол пустую банку и кивком указывает на Кисаме:
- Присоединишься?
- Но вода,- мальчик осекается, заметив усталый взгляд Забузы, как бы говорящий: «Опять? Сколько еще будешь жаловаться?», и окончательно принимает абсурдное, необратимое решение. Показав семпаю язык, он с разбега ныряет в сугроб.
Потому что за тонкой стеной находится самая желанная и самая недосягаемая игрушка. Мечники-герои… кому-то придется потесниться, ведь Забуза прав: Суйгецу кусается более чем неплохо.